Открывает нашу подборку лекция Александра Аузана, с которой он выступил в рамках совместной программы проекта «Московское долголетие» и сообщества Noôdome на форуме-фестивале «Территория будущего. Москва 2030». Один из самых авторитетных российских экономистов, Александр Аузан рассуждает об уже начавшейся конкуренции человека с искусственным интеллектом, новом коллективизме и кризисе идеи прогресса и утверждает, что, хотя искусственный интеллект способен радикально изменить рынок труда и систему образования, нам есть что ему противопоставить. Печатается с сокращениями.
Декан экономического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, заведующий кафедрой прикладной институциональной экономики, научный руководитель Института национальных проектов. Входит в состав Экономического совета при Президенте РФ. Александр Аузан – автор более сотни научных работ, в том числе нескольких монографий. Имеет многолетний практический опыт в консультировании национальных и региональных правительств.
Искусственный интеллект стал особенно стремительно развиваться где-то с 2016 года, когда ему удалось обыграть уже не только чемпиона мира по шахматам, но и чемпиона мира по го, и стало ясно, что ИИ способен самообучаться в игре с неопределенным количеством исходов. Чем это чревато? Самый главный экономический риск состоит в том, что произойдет структурный переворот в занятости.
Известный исследователь, глава Давосского форума Клаус Шваб назвал это четвертой промышленной революцией. По значению это похоже на то, что происходило начиная с XVIII века, с изобретения паровой машины Уатта и промышленного переворота в Ан-
глии. Но предыдущие промышленные революции уничтожали неквалифицированный труд и создавали спрос на квалифицированный. А в отношении четвертой промышленной революции есть серьезные опасения, что вытеснен будет квалифицированный средний класс. Финансовые аналитики, юристы, даже психоаналитики – профессии, где многое делается по алгоритму, могут оказаться предметом вытеснения.
Эта проблема не только экономическая, но и политическая, потому что в тех странах, где средний класс является главным избирателем (к нашей стране это не относится), это угроза политического коллапса. Если избиратели массово начнут терять рабочие места, вряд ли они согласятся терпеть те парламенты, партии и правительства, которые ничего не сделали.
Поиск «лекарств» и «противоядий» в развитых странах начался давно, и возникла идея гарантированного дохода. Не пугайтесь, дамы и господа, даже если будет происходить вытеснение, каждому установят приличную выплату. Экономика не рушится, а, наоборот, технологически развивается, за счет этого вы будете получать, например, 5 тыс. долларов или швейцарских франков в месяц. А если хотите чем-то заниматься, есть же хорошее дело – волонтерство.
Думаю, что это не вариант для большинства стран. С гарантированным доходом – примерно как с пенсией: экономики, которые находятся на низких уровнях производительности валового продукта на душу населения (GDP per capita), не могут обеспечить приличные пенсионные доходы и так же не смогут обеспечить гарантированный уровень дохода.
Что же делать? Правильно оценить перспективу. Весной 2024 года мы исследовали, что происходит на мировых рынках труда в связи с развитием ИИ, и пришли к утешающему выводу, что вытеснение идет примерно в таких же масштабах, как притягивание. Главным образом меняется не структура рабочих мест, а требования к компетенциям. Там, где работали четыре редактора, теперь требуется три, когда они работают в партнерстве с нейросетями. Возникает новая профессия профинженера, мастера по общению с большими языковыми моделями, работе с нейросетями. Это утешает, но ненадолго. Почему?
Первый период развития искусственного интеллекта подходит к концу. Генеративный ИИ скоро сменится так называемым «продвинутым» искусственным интеллектом. Это момент, когда ИИ становится более сложной системой, чем сам человек. Что будет тогда, очень трудно сказать. Если и когда это произойдет, наш прогноз насчет того, что на рынке труда произойдут такие мягкие косметические изменения, потеряет свою силу.
Конечно, возникла идея притормозить, остановиться в этой точке. Лидером в процессе создания искусственного интеллекта является некоммерческая организация OpenAI. Год назад там произошел раскол в команде, поскольку часть ее пришла к выводу, что впереди очень опасно, нужно останавливаться и вводить запреты, государственные и этические ограничения в работе с искусственным интеллектом. Можно ли это сделать? Полгода назад на одном из семинаров я спросил об этом физика-ядерщика, бывшего президента РАН Александра Сергеева. Он сказал, что любопытство ученого, помноженное на коммерческие интересы компании, пробьет любые запреты, юридические или этические. Поэтому мы попадем в ситуацию «продвинутого» искусственного интеллекта.
Когда мы обсуждали эту ситуацию на стратегической сессии в Сбере (напомню, что Сбер и «Яндекс» – «родители» российских ИИ), я высказал предположение, что можно кое-что предсказать, опираясь на художественную литературу, прежде всего на фантастику. Не случайно, что сейчас часто вспоминают написанные 70 лет назад книги Азимова и Лема. Я предложил коллегам по стратегической сессии мысль, что все, что есть в рамках фантастической литературы, рано или поздно будет операционализировано и осуществлено. Тогда один из руководителей Сбера спросил: «Александр Александрович, значит, будет бунт машин?» Я сказал: «Обязательно будет. Вопрос, справимся ли мы с бунтом машин».
Что может предложить мир, если произойдет взрыв рынка труда? Есть сфера, которая в гораздо меньшей степени подвержена вытеснению со стороны искусственного интеллекта. Это то, что называют креативной индустрией. За последние 15 лет мы видели, что креативные индустрии не подвержены экономическим кризисам, растут во время них. Люди, теряющие привычную работу, начинают из своего хобби делать творческий продукт, а цифровые платформы позволяют выйти с ним на мировой рынок.
В образовании ситуация острее. Если сейчас мы не будем предпринимать срочные и масштабные меры в образовательной системе, то года через три искусственный интеллект съест ее полностью. Знаете, как она будет выглядеть? Нейросеть под названием «Студент» сдает экзамен нейросети под названием «Профессор». И непонятно, почему диплом нужно выдавать после экзамена, а не до, ведь результат экзамена предсказуем и не имеет никакого отношения к наращиванию человеческого капитала страны.
Где найти выход? Я употреблю устаревший, неправильный термин – «правополушарное мышление». Проблема, на мой взгляд, состоит в том, как поднять конкурентоспособность естественного интеллекта. Вопрос не в искусственном интеллекте (мы его не остановим), а в естественном, нашем человеческом интеллекте. Вопрос в том, есть ли у нас что-то, что мы можем противопоставить искусственному интеллекту, чтобы мы были партнерами, и он нас не выбрасывал в положение пассивного потребителя.
Расскажу, как у меня родилась идея, в чем же конкурентоспособность естественного интеллекта. В 2018 году у нас в МГУ экономисты спорили между собой по поводу развития ИИ и его последствий для рынка труда. При этом споре присутствовал блестящий биолог-технолог Вячеслав Дубынин. Послушав наши споры про то, как искусственный интеллект съест рынок труда, он сказал удивительную штуку: «Лисы намного умнее зайцев, но за миллионы лет лисы не смогли съесть всех зайцев. Знаете почему? Лиса не может рассчитать траекторию, по которой побежит заяц. А знаете, почему не может? Заяц сам не знает, по какой траектории он побежит». Меня как торкнуло: мы же обладаем свойством интуиции, или, говоря простым языком, чуйки. Говоря научным языком, мы можем формулировать гипотезы.
Укрепил меня в этом представлении биолог, нейрофизиолог, профессор Александр Каплан. Пару лет назад он получил благословение далай-ламы на то, чтобы техническими средствами исследовать, что происходит с буддийскими монахами в процессе самой сложной медитации «Ясный свет». Я позвал его прочесть на экономическом факультете лекцию, где он привел потрясающий пример. Мы знаем, что математики веками пытались доказать теорему Ферма. Мы гордимся, что наш соотечественник Григорий Перельман справился с гипотезой Пуанкаре. Его доказательство гипотезы занимает 32 страницы, и несколько десятков математиков в течение двух лет исследовали это доказательство, прежде чем подтвердить, что гипотеза доказана. А теперь, внимание, вопрос: откуда Ферма и Пуанкаре знали то, что тысячи математиков доказывали в течение пары веков? Ответ простой от Каплана: догадались.
Мне кажется, всю образовательную систему нужно развернуть на развитие интуиции, формирование гипотез. Как это сделать – большой вопрос, но я выскажу пару наметок.
В 2017 году в Петербурге прошел Второй Всемирный конгресс, посвященный проблемам экономического развития (2nd WCCE. – Прим. ред.). Одним из ключевых был доклад китайского экономиста Кунга из Гонконга. Китайцы оцифровали свои архивы за 3000 лет, и доктор Кунг рассказал о потрясающем результате исследования этого массива. Мы знаем о «китайском экономическом чуде» конца XX века, которое началось с реформ Дэна Сяопина. Но это «чудо» совершил не весь Китай, а 7–8 приморских провинций. Как оказалось, это те провинции, которые очень давно первыми в Китае ввели так называемый «гражданский» экзамен для чиновников, который предложил Конфуций, – эта система подразумевает, что чиновник должен владеть стихосложением, заниматься каллиграфией. Вроде бы ерунда какая? А прорастает это самым неожиданным образом, это и есть развитие того, что я называю «правополушарным» мышлением.
Сейчас мы начали чрезвычайно занимающий меня эксперимент. Трех победителей Всероссийской олимпиады по экономике, которые поступили к нам без экзаменов, мы пригласили на работу в проекты с цифровыми компаниями – Сбером, «Яндексом», Т-банком. Мы предложили им работать в конкуренции с искусственным интеллектом: точно такие же задания, как и им, будут даваться двум нейросистемам. Хотим вовлечь в этот эксперимент профессора Каплана, чтобы делать замеры и смотреть, что происходит с мозгом человека, который начал работать в постоянной конкуренции с нейросетями, и что будет через год.
Мы ломаем образовательные системы. Согласно самому известному мировому рейтингу Times Higher Education, экономический факультет МГУ на первом месте в России и на 62‑м в мире, мы обходим известные мировые университеты: Помпеу Фабра, Висконсин-Мадисон, Университет Макгилла. У нас прекрасные студенты, и раньше мы учили их в основном экономике и математике. А теперь мы начали догружать их большим количеством гуманитарных предметов. Думаю, что интуиция растет там, она должна проклюнуться из этого кругозора.
Вместе с Евгением Водолазкиным – а он не только крупный писатель, но и доктор филологических наук, ученик академика Лихачева – мы пришли к выводу, что с 2020 года началась новая эпоха. Дневная эпоха, как сказал бы Николай Бердяев, сменилась ночной эпохой. Торжество индивидуализма, личности, сменяется ситуацией, которая чем-то напоминает время, предшествовавшее Возрождению.
Я вижу три признака новой эпохи. Во-первых, новый коллективизм. Те, кто бывал в офисе «Яндекса» в «Красной Розе» или в Т-банке, испытывали ощущение, будто попали в коммуну: люди там спят, любят, сочиняют, катаются на коньках, работают. Еще 20 лет назад такого не было нигде. Предметом обсуждения становится теперь не соотношение жизни и работы, а интеграция жизни и работы.
В нашей стране есть два противоположных тренда – на коллективизм и на индивидуализм. Почему в течение двухсот лет западники и славянофилы, социалисты и либералы спорили о том, кто такой русский человек – личность или общинник, индивидуалист или коллективист? Ответ мы нашли в количественных полевых исследованиях России за последние 10 лет. Он состоит в том, что в стране два культурных ядра. Россия индивидуалистическая – это мегаполисы, Сибирь, Дальний Восток. Остальная территория страны – это Россия коллективистская.
Во-вторых, мы, конечно, живем в условиях конкуренции цивилизаций. Я думаю, что войн, к сожалению, будет больше. Хотя вестись, скорее всего, они будут профессиональными командами. Войны идут по границам цивилизаций, то есть самых больших групп населения, которые исходно отличаются религиозными признаками.
И, наконец, качество как доминанта. Мы жили в мире количества, в мире роста, постоянного забега и увеличения объема, но теперь уже входим в мир качества.
Креативные индустрии – это вопрос не количества, а качества. Когда мы ходим в музеи, там мы в основном видим продукты ремесла. Там нет промышленных товаров, потому что они не представляют художественной ценности. Средневековый ремесленник строил буфет, который будет стоять в семье пять поколений и не потребует замены. При этом он закрывал возможность произвести на будущий год или через два года следующий буфет. В мире, где качество является главной характеристикой продукта, ограничивается производительность, потому что тогда люди будут вытеснять друг друга. Творческая система, ориентированная на качество, ограничивает количество, а значит, и рост.
Приведу другой пример, страновой, показывающий, как уход от количества означает и остановку экономического роста. В 2016 году Алексей Кудрин, выпускник экономического факультета Ленинградского университета, позвал меня на юбилей факультета и туда же пригласил известного японского экономиста, с которым они одновременно работали в Международном валютном фонде. И я, конечно, сразу задал самый бестактный вопрос, который можно задать японскому экономисту. Я сказал: «Слушайте, что же вы остановились-то в развитии? Был шанс, что вы станете первой страной мира. Вы были третьей, многие думали, что вы обойдете СССР и США, а вы этого не сделали». Он ответил: «Рост – это ведь попытка преодолеть расстояние между той точкой, в которой вы находитесь, и той точкой, в которой вы хотите находиться. Теперь представьте себе, что вы уже в той точке, в которой и хотите находиться. Вот мы достигли высокого качества жизни. Куда нам бежать? Пусть бегают китайцы, которые все равно покупают японские товары для обеспечения своего качества жизни».
Это спорная картина, но мы видим пример того, как останавливается бег за количеством. Это же наблюдается в Дании, Норвегии, Швеции, Финляндии, Исландии, Швейцарии и Нидерландах: год назад академик Виктор Полтерович сделал доклад про так называемую «счастливую семерку», где социальные вещи становятся важнее, чем этот бег, чем валовой продукт на душу населения.
Думаю, что исчезнет даже понятие прогресса, потому что трудно кричать «Вперед, вперед, только вперед!», когда впереди тебя могут ожидать климатические катастрофы и войны. Может быть, иногда надо двигаться и в другие стороны.
Но, знаете, я всегда делаю важную оговорку. Биолог Святослав Забелин много лет назад сказал мне великую фразу: «На наших с тобой могилах будет написано: „Они заблуждались искренне“». Поэтому единственное, что я могу утверждать, – это что именно так я думаю в данный момент.
