В когнитивной психологии есть понятие «когнитивный стиль», но оно достаточно размыто. Обычно под когнитивным стилем понимается тот набор способов поиска и обработки информации, который человек склонен использовать в разных ситуациях. Например, иногда говорят, что одни люди проще воспринимают визуальную информацию, другие – вербальную/аудиальную. Часто «когнитивный стиль» ассоциируется с дихотомией «аналитический – холистический».

Например, считается, что в западноевропейской культуре преобладает аналитический стиль мышления, тогда как в восточной культуре он скорее холистический. Это может проявляться, например, в том, что, согласно этой теории, аналитически мыслящие люди разделяют имеющуюся информацию на отдельные компоненты, выделяют из них главные и второстепенные, тогда как холисти­чески мыслящие люди скорее стараются смотреть на картину в целом и обращают внимание на контекст. Есть исследования, показывающие, что если человеку дать фотографию, на которой изображен тигр в лесу, то в западноевропейской культуре люди будут больше времени проводить, рассматривая тигра как основную фигуру на фото, тогда как в восточной культуре человек будет смотреть также и на окружение (лес, деревья), в которое эта фигура помещена. Но сложно сказать, как стиль мышления в этом разрезе будет связан с принимаемыми человеком решениями в более широком контексте.

Есть и другие варианты классификаций, например «интуитивный – рефлексивный». В данном случае рефлексивный стиль мышления можно назвать более логическим, опирающимся на логические/рациональные суждения. А интуитивный – это опора на внутрен­ние субъективные ощущения. Это разделение, пожалуй, ближе к тому, о чем говорил Даниэль Канеман.

Думаю, то, о чем говорится в контексте «венчурного мышления», подразумевает не определенный когнитивный стиль как способ обработки информации, а скорее некоторый набор правил, которые помогают принимать более адекватные решения.

Постараюсь объяснить, что я имею в виду. Если опираться на теорию Канемана, то можно сказать, что у нас есть две системы мышления: «Система‑1» и «Система‑2». Первая связана с быстрыми, интуитивными реакциями, направленными на немедленное решение проблемы. Вторая склонна к логическим/рациональным суждениям, направленным на долгосрочный результат.

Проблема в том, что эти две системы могут конфликтовать между собой, и «Система‑1» часто берет верх просто потому, что она быстрее. Например, часто импульсивные решения или решения, принимаемые под воздействием сиюминутных эмоций, принимаются под влиянием «Системы‑1». «Система‑2» может на следующий день возмущаться и переживать, но решение уже было принято «Системой‑1».

Человек мог обещать себе больше не есть сладкое, но когда он устал или ему нужно быстро получить положительные эмоции, он невольно потянется за шоколадкой. В результате проблема решена – положительные эмоции получены. Но с точки зрения долгосрочных целей это было сделано зря.

В результате такого конфликта систем возникают разного рода когнитивные искажения. Например, чрезмерное избегание потерь: мы склонны потери воспринимать гораздо острее, чем аналогичные по размеру выгоды. Это приводит к тому, что, принимая решения, мы часто не стараемся получить выгоду, зато много внимания уделяем именно избеганию потерь. Например, на финансовом рынке известен так называемый «эффект диспозиции», который означает, что трейдеры могут слишком долго держать убыточные акции, так как продать их означало бы признать убытки.

То же самое может происходить не только на уровне отдельных людей, но и на уровне компаний, так как решения в компаниях принимаются людьми. Например, компания может избегать внедрения инновационных решений, считая их слишком рискованными; руководитель отдела может продолжать вкладываться в убыточный проект, потому что в него уже было вложено много ресурсов на предыдущем этапе, и т. д.

И тут возникает вопрос: можно ли побороть эти ошибки мышления и если да, то как?

Если изнутри побороть «Систему‑1» очень сложно, то можно попытаться сделать это «снаружи». То есть создать свод правил и ограничений, которые не позволяют «Системе‑1» рулить поведением. Например, если тот же трейдер знает за собой склонность слишком остро реагировать на потери и держать убыточные акции слишком долго, он может применить стратегию stop-loss, то есть взять себе за правило, что если убытки уже составляют определенный объем, то актив продается независимо от ситуации на рынке. Компании могут применять похожие правила для остановки убыточных проектов.

Наверное, можно сказать, что венчурное мышление – это в том числе готовность взять на себя такие правила. Например, если предприниматель знает, что его «Система‑1» избегает потерь и боится вкладываться в убыточные проекты, то он может взять себе за правило «привыкнуть к неудачам», то есть подключить «Систему‑2» и рассматривать неудачу как часть естественного процесса.

То же самое относится и к групповому принятию решений. Наша «Система‑1», как правило, склонна к конформизму и опоре на авторитетное мнение. Отсюда часто возникает такой феномен, как «группомыслие», когда к консенсусу приходят очень быстро. Но не потому, что согласие действительно достигнуто, а потому, что мало кто хочет спорить и возражать.

Чтобы побороть эту склонность «Системы‑1», необходимо ввести внешние ограничения – взять за правило выслушивать все негативные мнения, позволять принимать решения, идущие вразрез с мнением большинства, и т. д.

Итак, можно сказать, что мышление как таковое у венчурных предпринимателей такое же, как и у остальных людей. Разница в том, что они, осознавая все проблемы «Системы‑1», готовы сознательно ограничивать ее влияние на решения, чтобы избежать ошибок.

Отношение к риску

Многое зависит от того, как мы измеряем склонность к риску. Она для одного и того же человека может отличаться в зависимости от сферы, о которой идет речь. Например, финансовые риски, риски, связанные со здоровьем, или социальные риски, связанные с общением с другими людьми, могут оцениваться совершенно по-разному. Есть такое интересное наблюдение, что, как правило, те же самые люди, которые более охотно берут на себя финансовые риски (например, выбирают инвестировать накопления в финансовый рынок, а не держать их на сберегательном счете в банке), избегают рисков, связанных со здоровьем (например, меньше склонны приобретать зависимость от алкоголя, меньше курят и т. д.). И наоборот, люди, ведущие себя менее ответственно в отношении здоровья, одновременно и меньше берут на себя финансовые риски.

Одно из объяснений этого парадокса состоит в том, что все дело в горизонте планирования. То есть если человек планирует свою жизнь на долгие годы вперед, то имеет смысл инвестировать (например, даже при значительных краткосрочных колебаниях в долгосрочном, 30‑летнем, периоде американский рынок показывал устойчивый рост), и одновременно имеет смысл вести здоровый образ жизни (минимизировать риски в отношении здоровья). Наоборот, если у человека короткий горизонт планирования, то он не надеется получить долгосрочные выгоды ни от инвестирования, ни от здорового образа жизни, поэтому лучше «проедать» все сейчас, и ограничивать текущее удовольствие ради будущего здоровья тоже не имеет смысла.

С точки зрения черт характера такие характеристики, как экстравертность, склонность к поиску ощущений (sensation seeking) и импульсивность тоже довольно устойчиво коррелируют со склонностью в том числе к финансовым рискам.

Вообще сейчас в литературе принято рассматривать склонность к риску двояко: и как устойчивую черту характера саму по себе, и как сиюминутное состояние индивида. Люди могут довольно адекватно оценивать свою собственную склонность к риску в целом. Но при этом в каждой конкретной ситуации они могут вести себя по-разному под воздействием ситуативных факторов (когнитивных и эмоциональных). Поэтому в каждой конкретной жизненной ситуации выбор будет обусловлен взаимодействием этих факторов.