Евросоюз умрет. Или, по крайней мере, будет долго стагнировать. Столь мрачные перспективы рисует Джордж Сорос, переживший все мировые кризисы начиная с Великой депрессии. Александр Бакаев пока только копит опыт в подобных вопросах, но, изучив мнения экспертов, готов встретить
возможный коллапс во всеоружии.
Только ленивый не говорит сейчас о ситуации в еврозоне, а выход Греции некоторые считают делом практически свершившимся. И даже слово звучное на этот случай подобрали – Grexit. По сути, мы с вами сейчас наблюдаем увлекательный триллер, подготовленный по всем канонам жанра: с нужными риторикой, спецэффектами и, конечно, интригой, которой позавидовал бы сам Лопе де Вега. Что происходит за кулисами, ведомо лишь избранным, но это не мешает другим взглянуть на проблему со своей колокольни. Сверху, как известно, виднее, поэтому и позиция эта может оказаться весьма выигрышной – главное, запастись мощной оптикой. Так мы и сделаем, правда, оптика будет заемной: картину нам помогут увидеть профессиональные экономисты. Но прежде позвольте представить точку зрения человека, которому такой ярлык не по размеру. Впрочем, его имя мы уже называли: дамы и господа, Джордж Сорос!
По-настоящему динамичную ситуацию невозможно осмыслить, рассматривая множество равновесий. Нужно анализировать изменение как процесс. В этом смысле кризис в еврозоне особенно показателен. По нему видно, что решений, которые могли бы работать на одном этапе, больше недостаточно на другом. Он также демонстрирует, какова роль недопонимания и неправильных представлений в формировании исторического пути.
Начну с предупреждения: эта дискуссия выведет нас за рамки экономической теории в область политики и социальной философии. Это послужит прекрасной иллюстрацией рефлексивного взаимодействия между неидеальными рынками и неидеальными властями. Это взаимодействие происходит постоянно, в то время как пузыри надуваются лишь изредка. Сейчас мы наблюдаем редкий случай, когда такое взаимодействие оказывает настолько мощное влияние, что отбрасывает тень на всю глобальную экономику.
Как это могло произойти? Мое объяснение: во всем виноват пузырь. Но пузырь не финансовый, а политический. Это явление имеет отношение к политической эволюции Европейского союза, и это привело меня к выводу о том, что кризис евро угрожает ЕС распадом. Позвольте объяснить свою мысль.
Согласно моей теории процесс «бум–спад», или «пузырь», имеет в себе две составляющие: тенденцию, которая развивается в действительности, и неверное представление, связанное с этой тенденцией. В фазе взрывного роста ЕС представлял собой то, что психоаналитик Дэвид Такетт называет «фантастическим объектом», – что-то нереальное, но невероятно привлекательное. ЕС был материальным воплощением идеи открытого общества – содружеством стран, основанным на принципах демократии, правах человека и верховенстве закона, в котором ни одна из входящих в него стран или национальностей не должна была занимать доминирующего положения.
Направление процессу интеграции задавала небольшая группа дальновидных государственников, которые практиковали то, что Карл Поппер называл пошаговым социальным инжинирингом. Они признали, что совершенство недостижимо, поэтому поставили ограниченные цели и четкие временные интервалы для их достижения. Затем они мобилизовали политическую волю, для того чтобы сделать еще один шаг вперед, прекрасно понимая, что, когда они совершат его, неадекватность его станет очевидной и потребует нового шага. Этот процесс питался за счет собственного успеха – почти как финансовый пузырь. Именно так – шаг за шагом – Европейское объединение угля и стали постепенно было трансформировано в ЕС.
В свое время Германия вела за собой этот процесс. Когда советская империя начала разваливаться, немецкие лидеры осознали, что объединение страны возможно только в контексте более сплоченной Европы. И они были готовы жертвовать многим ради достижения этой цели. Когда дело дошло до переговоров, они были готовы отдать чуть больше и взять чуть меньше других, и это ускорило достижение договоренностей. Бывало, в то время немецкие государственные деятели утверждали, что у Германии нет независимой внешней политики, а есть только общеевропейская.
Кульминацией этого объединительного процесса стало подписание Маастрихтского договора и введение евро. За этим последовал период стагнации, который после кризиса 2008 года перерос в процесс дезинтеграции. Первый дальнейший шаг сделала Германия, когда после банкротства Lehman Brothers Ангела Меркель провозгласила, что виртуальные гарантии, распространяемые на прочие финансовые институты, должны исходить от каждой страны в отдельности, а не от Европы в целом. Финансовым рынкам потребовалось больше года, чтобы осознать посыл данного заявления, и это показало их неидеальность.
Маастрихтский договор был фундаментально несовершенен, что демонстрирует подверженность властей ошибкам. Главный недостаток был хорошо известен его архитекторам: он давал начало монетарному союзу, но не политическому. Архитекторы тем не менее верили, что при необходимости политическую волю можно сгенерировать, и требуемые шаги в направлении политического союза в таком случае будут сделаны.
Однако евро также имел ряд других дефектов, о которых архитекторы валютного союза не подозревали и которые не до конца понятны даже сегодня. Прежде всего, соглашение не предусматривало защиту на случай возможных ошибок: здесь не существует ни механизма принуждения (стран, нарушающих критерии, заложенные в соглашении), ни механизма выхода (из валютного союза).
Кроме того, Маастрихтский договор предполагал, что недопустимые дисбалансы могут возникать только в государственном секторе. Рынок же, как ожидалось, свои дисбалансы скорректирует сам. Также предполагалось, что Маастрихтский договор должен создать адекватные защитные механизмы против дисбалансов, возникающих в государственном секторе.
После начала своей работы Европейский центральный банк (ЕЦБ) стал рассматривать государственные долговые обязательства как безрисковые активы, которые банки могут держать на своих балансах, не создавая под них капитальных резервов. Это подтолкнуло коммерческие кредитные организации аккумулировать у себя государственные облигации относительно слабых стран еврозоны для того, чтобы заработать еще несколько базисных пунктов. Следствием этого стало выравнивание процентных ставок (по долговым обязательствам разных стран еврозоны), что вопреки ожиданиям привело к расхождениям в динамике экономических показателей. Германия, которой приходилось решать проблемы, вызванные интеграцией западной и восточной частей, провела структурные реформы и увеличила свою конкурентоспособность. Другие страны еврозоны переживали бум в жилищном секторе, который сделал их менее конкурентоспособными. Третьим же пришлось оказывать экстренную финансовую помощь своим банкам после кризиса 2008 года. Таким образом создались условия, которые были очень далеки от стандартов, предусмотренных Маастрихтским договором, и имели неожиданные последствия. Государственные облигации, которые до этого считались абсолютно безрисковыми, превратились в активы, несущие на себе кредитные риски.
К сожалению, европейские власти плохо понимали, отчего пострадали. Они готовились противостоять фискальным проблемам, однако только в Греции ситуацию можно было квалифицировать как фискальный кризис. Остальные европейские страны переживали банковский кризис, а увеличение разрыва в уровне конкурентоспособности привело к кризису платежных балансов. Европейские власти даже не понимали сути возникшей проблемы, не говоря о том, что не видели ее решения. Поэтому они стали пытаться оттянуть время.
Обычно подобная тактика работает. Паника на финансовых рынках стихает, и власти реализовывают прибыль на интервенции. Но не в этот раз, поскольку финансовые проблемы усугубил процесс политической дезинтеграции. В то время как ЕС находился в процессе формирования, дальнейшая интеграция осуществлялась на принципах лидерства. После начала финансового кризиса власти стали приверженцами сохранения статус-кво. Это заставило всех тех, кто считает статус-кво неустойчивым или невыносимым, встать на антиевропейские позиции. В этом и заключается политическая динамика, которая делает дезинтеграцию ЕС таким же автономным процессом, каким в свое время был процесс его создания. Это и есть тот самый политический пузырь, о котором я говорил.
На начальном этапе кризиса перспектива развала еврозоны казалась чем-то невообразимым: активы и обязательства, номинированные в единой валюте, были настолько тесно переплетены, что это закончилось бы неконтролируемым коллапсом. Однако по мере развития кризиса финансовая система все больше переориентировалась по «национальным линиям». Эта тенденция начала особенно набирать силу в последние месяцы. Операции долгосрочного рефинансирования (LTRO) позволили испанским и итальянским банкам заниматься очень доходным и низкорисковым арбитражем с бондами своих стран. Кроме того, преференции, полученные ЕЦБ по его греческим облигациям, отобьют у других инвесторов желание держать суверенные долги. Если это будет продолжаться еще несколько лет, для распада ЕС не потребуется мощного катализатора и неразделимое разделится. Однако тогда у центральных банков стран-кредиторов останутся крупные требования в отношении центральных банков стран-должников, и удовлетворить их будет трудно.
Бундесбанк уже осознал эту опасность. Сегодня он проводит кампанию против неограниченного роста денежной массы и уже начал принимать меры, чтобы сократить убытки, которые он может понести в случае развала еврозоны. То есть он сам кличет беду. Как только Бундесбанк начнет возводить защиту на случай развала, всем остальным странам придется делать то же самое. Рынки уже начинают это учитывать.
Кроме того, Бундесбанк ужесточает кредитную политику. Это было бы разумно, если бы Германия была обособленной страной. Однако перегруженные долгами европейские государства нуждаются в усилении спроса со стороны Германии, для того чтобы избежать рецессии. Без этого «пакт о финансовой стабильности» еврозоны, согласованный в декабре прошлого года, может оказаться бесполезным. Европейские страны с высоким уровнем госдолга либо не смогут провести необходимые меры, либо, если они это сделают, не сумеют достигнуть целевых показателей из-за коллапса спроса. В любом случае долговые коэффициенты продолжат расти, как и разница в конкурентоспособности Германии и других стран.
Вне зависимости от того, сохранится евро в дальнейшем или нет, Европе предстоит пережить длительный период экономической стагнации или что-то еще. Другие страны в своей истории уже проходили через нечто подобное. Например, государства Латинской Америки пережили «потерянное десятилетие» после 1982 года, а Япония стагнирует уже четверть века. И все они целы. Однако ЕС – не страна, и он уцелеет едва ли. Дефляционная долговая ловушка грозит разрушить так и не достроенный еще политический союз.
Это мрачная перспектива. Должен быть способ ее избежать – в конце концов, история не предопределена. Сегодня Европа держится вместе из жесткой необходимости. Это не способствует гармоничному партнерству. ЕС, когда он только задумывался, представлял собой «фантастический объект», желанную цель, но превратился в неприятную обузу, когда стал реальностью.
Единственная возможность преодолеть эту кажущуюся неизбежность заключается в воссоздании ЕС в качестве фантастического объекта, стоящего того, чтобы к нему стремиться. Евросоюз наделен задатками открытого общества, которое могло бы стать моделью для остального мира. Все, что надо сделать, – снова следовать принципам открытого общества, а это требует, чтобы власти признали свои ошибки и исправили их. Ангела Меркель в какой-то мере продемонстрировала свою готовность к этому, однако немецкие власти, прежде всего Бундесбанк и Конституционный суд, упорствуют в необходимости придерживаться законов, которые уже доказали свою несостоятельность. Из-за этого законы и соглашения, которые должны были стать ведущими вверх каменными ступенями, превратились в недвижимые скалы, прикрывающие путь к поиску решения. Я уверен в том, что решение можно найти даже на нынешней, поздней стадии. Но это потребует кардинальной перемены настроений немецкого народа.
Я могу указать путь к решению. Во-первых, правила, по которым управляется еврозона, доказали свою несостоятельность, и их необходимо радикально пересмотреть. Если защищать неработающий статус-кво, будет только хуже. Далее, нынешние условия слишком отличаются от того, что было оговорено в Маастрихте, и нужны исключительные меры, чтобы восстановить «нормальность». Наконец, новые правила должны учитывать присущую финансовым рынкам нестабильность.
В заключение я хотел бы отметить, что эта дискуссия о кризисе еврозоны демонстрирует, как, изучая подверженность ошибкам и рефлексивность, можно взглянуть на процесс социальных изменений с интересного ракурса. Я с готовностью допускаю, что моя концептуальная схема еще недостаточно проработана, чтобы служить в качестве новой парадигмы. Но мне приятно думать, что она могла бы стать таковой, если бы другие помогли ее развить.
Евгений Гавриленков, управляющий директор и главный экономист «Тройки Диалог»
Говоря о событиях в еврозоне, я хотел бы напомнить, что нынешний кризис в регионе в определенной степени был спровоцирован кризисом на рынке ипотечного кредитования в США, случившимся четыре года назад. В этом смысле правильнее говорить о глобальном экономическом и финансовом кризисе, а не просто о долговом кризисе еврозоны. Европейские банки были держателями обесценившихся американских ипотечных бумаг, что не могло не сказаться на их балансах. Начиная с конца 2008 года крупнейшие эмиссионные центры, такие как ФРС, ЕЦБ, Банк Англии и Банк Японии, действовали согласованно, насыщая глобальную систему ликвидностью. Дефициты бюджетов ряда стран (включая США) были тоже синхронно увеличены, что и обострило проблему.
Но почему-то в середине 2000-х годов практически никто не говорил о том, что европейская финансовая система неправильно устроена, о том, «что один из дефектов ее конструкции – это неготовность к возможным ошибкам». Не хочу сказать, что еврозона устроена идеально, но это нечто новое – некое надгосударственное образование с элементами координации в области политики, в первую очередь экономической. Конструкция еврозоны, безусловно, несовершенна, но это развивающийся механизм, который вполне имеет право на существование.
Еще раз есть смысл напомнить, что мировой финансовый и экономический кризис начался как раз в другой части света – в государстве с более «совершенными» с институциональной и политической точек зрения правилами игры. И никто не гарантирует, что он там не возобновится, поскольку экономический рост, который наблюдается в США, довольно дорого стоит: ВВП прирастает процента на 2, бюджетный дефицит составляет в последнее время 7–8% ВВП. Отношение госдолга к ВВП в США выше, чем по еврозоне. В США несколько легче принимать решения относительно печатания денег, то есть разного рода нетрадиционных методов денежной политики, таких как количественное смягчение или operation twist. Однако прошлогодние летние дискуссии между администрацией президента Обамы и конгрессом по поводу повышения планки долга и снижение кредитного рейтинга США свидетельствуют о том, что определенные осложнения в процессе выработки и принятия решений возможны и в данном случае.
В связи с этим однозначно утверждать, сохранится или не сохранится в будущем еврозона, вряд ли возможно, поскольку сам объект анализа продолжает эволюционировать. При этом следует отметить, что, безусловно, в существующей конструкции еврозоны есть гигантские изъяны, приводящие порой к парадоксальным ситуациям. Так, например, после того как в прошлом году греческий ВВП сократился более чем на 6%, ВВП на душу населения страны (исчисленный в долларах) несколько вырос по сравнению с предыдущим годом. Произошло это потому, что среднегодовой курс евро к доллару укрепился. Отсюда становится понятным, почему, несмотря на попытки снижения издержек и государственных расходов, глобальная конкурентоспособность Греции не повышается.
В определенном смысле эта ситуация напоминает ту, что произошла с Аргентиной во второй половине 1990-х, в условиях, когда денежная единица страны была привязана к доллару по курсу 1:1 (currency board). На каком-то этапе это позволило Аргентине обуздать инфляцию, увеличить внешние заимствования, поддержать экономический рост, но «импортированная» денежная политика привела к экономическому коллапсу, после того как курс доллара на фоне роста интереса к так называемой новой экономике и интернет-бума укрепился во всем мире. Следом за ним укрепилась и национальная валюта Аргентины, что сделало преимущественно аграрную аргентинскую экономику неконкурентоспособной. Точно так же экономика Греции вынуждена «импортировать» политику ЕЦБ, которая гораздо больше соответствует структуре экономики таких индустриальных стран, как Германия или Финляндия. И простого выхода для Греции из данной ситуации не просматривается. Отчасти похожей ситуация выглядит и для других южных периферийных стран.
Искусственно ослабить евро до уровня, который существенно повысил бы конкурентоспособность Греции (и ряда других проблемных стран), вряд получится до тех пор, пока экономика Германии будет на порядок более эффективной и конкурентоспособной. Таким образом, аргументы в пользу той точки зрения, что выжить Евросоюзу вряд ли удастся, легко найти не только в силу несовершенства политической конструкции системы и отсутствия механизмов контроля и принуждения на межстрановом уровне, но и в силу того, что единая денежная политика, проводимая ЕЦБ, не может быть одинаково комфортной для экономик таких разных стран, как Германия и Греция (и ряда других). Это особенно сложно сделать в нынешних, турбулентных условиях.
Приведенный выше пример из области денежной политики – иллюстрация лишь одной из проблем. Существуют также гигантские различия между странами еврозоны в части конкурентной среды, эффективности государственного управления и институтов в целом. Если хоть какие-то меры в одной из этих областей будут приниматься в той же Греции (например, в части приватизации, дерегулирования и набора прочих стандартных мер, которые кредиторы, как правило, предъявляют суверенным заемщикам), то это постепенно может начать трансформировать не только экономику Греции (Испании, Португалии…), но и всей еврозоны, у которой появится больше шансов на выживание. Не следует исключать, что еврозона может сохраниться и в другом формате (без ряда проблемных стран).
Пока представляется, что не только европейские политики, но и более широкий круг общественности понимает, насколько важно сохранение евро как единственной валюты, которая хоть как-то может конкурировать с долларом и выполнять роль альтернативы. На сегодняшний день совокупная экономика стран еврозоны – единственная, сопоставимая по масштабам с американской. Репутация же доллара как резервной валюты оказалась явно подмоченной на фоне беспрецедентного смягчения макроэкономической политики в США в предыдущее десятилетие, приведшего к столь же беспрецедентной инфляции цен на активы и сырьевые товары.
После прихода к власти социалистического правительства во Франции задача координации политики с правительством Германии, скорее всего, усложнится, но если Италии удастся пройти этот год, ограничив экономический спад 1,5–2% и сократив при этом дефицит бюджета до 2–3% ВВП (что пока выглядит вполне реальным), могут быть заложены основы для позитивной экономической динамики в следующем году. Германия получит тогда другого сильного союзника, и наряду с этим Италия может стать наглядным примером того, что ужесточение бюджетной политики возможно без особо негативных краткосрочных последствий для экономического роста. Это же сокращение госрасходов, сопровождаемое структурными реформами, закладывает основы для долгосрочного роста.
Для того чтобы этот сценарий стал реальностью, в ближайшие месяцы необходимо избежать финансовой паники, оттока депозитов из банков проблемных европейских стран, что не в последнюю очередь может быть вызвано именно спекуляциями на тему принципиальной нежизнеспособности еврозоны как проекта.
Саймон Фентхам-Флетчер,
директор по глобальному распределению активов «Ренессанс Управление Активами»
Во-первых, я полностью согласен с общим настроем аргументации господина Сороса. Европейская экономика проявила свою уязвимость и понесла потери по многим фронтам со времен кризиса 2008 года, который выявил очевидные изъяны, требующие реформ пенсионной и законодательной систем.
Выявление проблем – один из очевидных результатов любого кризиса, и в этом смысле мы должны быть ему благодарны. В китайском языке понятие «кризис» обозначается двумя иероглифами, один из которых означает «опасность», а второй – «возможность». Нынешний кризис евро должен предоставить еврозоне шанс пересмотреть свои планы и идеи, а в перспективе сделать проект сильнее и лучше, чем прежде. Тем не менее серьезные проблемы связаны с тем фактом, что кризис вскрыл некоторые старые и очень глубокие раны, спорные вопросы и предубеждения.
Процесс становления европейского проекта продолжается уже более 50 лет, и понимание роли евро невозможно вне контекста этой масштабной концепции. Экономическая составляющая как таковая зачастую отходит на второй план в вопросе гармонизации Европы. Термин «гармонизация», которым так любят пользоваться политики, является отражением проблемы; Европа разрознена и неоднородна, а попытки сплавить ее в единое целое потенциально ущербны. Евро, финансовая надстройка, не является «реальной» валютой, и за последний год его слабости стали более чем очевидны для стран еврозоны. Но выход любой страны из еврозоны станет началом конца для неуязвимости евро и может поставить под вопрос неотвратимость реализации европейского проекта, поскольку евро оставался той смазкой, что заставляла вращаться финансовый механизм Евросоюза.
Банковский кризис, который перерос в суверенный долговой кризис, а также предложенные и впоследствии, похоже, оказавшиеся несостоятельными решения, в частности бюджетный пакт, продемонстрировали, что почти полное единодушие в действиях Евросоюза не является следствием единства мыслей и идей, а только следствием реализации единоличных усилий одного из его государств, а именно Германии. В этом заключается огромная проблема: Германия и в меньшей степени некоторые другие северные страны просят Юг поменять свою политику на более северную, действовать по немецкому образцу и согласиться на структурные реформы, в свое время претворенные в жизнь Шредером. Зачастую забытым остается тот факт, что Германии, «больному человеку Европы» на протяжении нулевых, потребовалось около пяти лет, чтобы заставить реформы работать.
Верит ли нынешняя политическая элита в наличие у нее необходимого времени? Согласятся ли требующие крови рынки дать передышку Греции (и Кипру – в случае дефолта), Испании или Португалии? Нет, нелепо полагать, что рынки будут оставаться в стороне или (и это становится все более очевидным) в стороне останутся жители стран-участниц. Каждые выборы приводят к поражению партий, выступающих за сохранение Евросоюза; связано ли это с неприятием европейского проекта либо тех трудностей, с которыми ассоциируется участие в нем. Ответ не столь очевиден, как кажется на первый взгляд. Я готов согласиться с господином Соросом, что распад ЕС становится все более вероятным в условиях непрекращающейся безальтернативной строгой экономии. Еврократы также это сознают, и неизбежный «пакт роста» в вопросе бюджета станет попыткой навешать всю совместно наваренную в ЕС лапшу на уши электорату.
Я полностью согласен, что судьба ЕС висит на волоске, а объединяющей силой региона является коллективная необходимость, а никак не евро, приход которого был встречен овациями и в котором еврократы видели источник стабильности, роста, гармонизации и гордости. В этом и заключается существенная часть проблемы: еврократы, а не избранные лидеры, вели 500 млн жителей 27 стран Евросоюза по пути, с которым многие не были знакомы, а некоторые не в полной мере согласны. Нынешний кризис приведет к реформированию Европы, и есть надежда, что в результате она станет только лучше, прозрачнее, в целом более открытой и сильной, потому что философия новой Европы будет простой и лишенной догматов и реакционных побуждений.
Нитин Мехта, управляющий директор Института CFA по региону EMEA
В своей речи Джордж Сорос указывает на то, что уже с самого начала слабость евро заключалась в отсутствии поддержки этой валюты за счет политического союза. Как бы то ни было, политический союз оказался совершенно невозможен при рождении новой валюты и остается маловероятным еще в течение очень долгого времени. Очевидно, разработчики Маастрихтского договора были людьми практичными и понимали, что многое придется создавать не в идельных условиях. Они рассудили, что лучше иметь валютный союз без политического, чем не иметь валютный союз вовсе. И многие страны пошли на эту сделку, принимая сопутствующие риски.
Мы можем смело предположить, что создатели валютного союза, равно как и его члены, понимают основы экономики: в частности то, что пока существует потенциальный контроль над дефицитом госсектора, он трудноосуществим над дефицитом частного сектора. К сожалению, инвесторы, похоже, недооценили кредитные риски крупнейших банков. Когда эти риски, накопившись, превратились в системные, они были фактически переданы госсектору. Банковские регуляторы, занимающиеся мониторингом рисков, не смогли их вовремя обнаружить.
Многие эксперты утверждают, что для сохранения евро в этот критический момент валютному союзу необходимы механизм и готовность к «фискальному переходу». Один из способов его осуществления – создание еврооблигаций, совместно выпускаемых членами еврозоны. Группа стран во главе с Францией поддерживает рассмотрение подобного нового типа долга. В сущности, это бы ускорило появление отсутствующего сейчас фискального союза.
Стоит отметить, что ранее в этом году мы провели опрос в Швейцарии и странах – членах ЕС о возможной эффективности еврооблигаций в качестве потенциального решения для смягчения долгового кризиса в еврозоне. Результаты опроса были представлены в ответе Института CFA на Зеленый Документ Европейской комиссии. Здесь следует выделить три ключевых момента.
Во-первых, большинство респондентов согласны, что совместный выпуск еврооблигаций среди государств – членов еврозоны смягчил бы кризис госдолга (55%), укрепил финансовую стабильность в еврозоне (52%) и облегчил бы трансформацию монетарной политики еврозоны (56%). Однако немаловажно, что облигации работали бы, только будучи элементом пакета структурных реформ, процесса фискальной интеграции и четкой системы совместного управления. Во-вторых, 64% опрошенных считают, что солидарная и индивидуальная ответственность была бы самым эффективным подходом для совместного выпуска еврооблигаций среди государств-членов еврозоны. В-третьих, 65% респондентов находят постепенное введение еврооблигаций более эффективным, в то время как 35% поддерживают ускоренное введение.
Кроме того, в ходе опроса участников попросили оценить потенциальный моральный риск, связанный с внедрением еврооблигаций. Подавляющее большинство выступило за ограничение доступа к выпуску облигаций отметкой, равной определенному проценту ВВП каждого отдельного государства еврозоны (84%). Более половины респондентов считают, что это был бы самый подходящий механизм для того, чтобы удовлетворить рынки капитала. К тому же 90% респондентов выступают за ограничение доступа к облигациям при выявлении несоответствий в системе управления еврозоны.
Подводя итог, мы видим, что большинство опрошенных считают, что совместный выпуск еврооблигаций мог бы помочь решить текущий кризис в еврозоне. Тем не менее они ясно дали понять, что ни один финансовый инструмент не способен в одиночку ни решить структурных проблем, ни избавить от перекосов в торговле и конкурентоспособности, ни разрешить вопрос государственного долга. Еврооблигации также несут потенциально высокий моральный риск и, таким образом, должны быть сопряжены с важными структурными реформами, укреплением фискальной интеграции и жестким совместным управлением.
Вадим Логинов, директор по стратегическому маркетингу УК «Альфа-Капитал»
Джордж Сорос в начале своего выступления обращается к понятию «фантастического объекта», введенному британским психоаналитиком Дэвидом Такеттом, автором теории эмоциональных финансов. В понимании Сороса ЕС и евро – это «фантастические объекты», которые были порождены в благих целях, но, став реальностью, в силу ошибочных представлений о желаемом и действительном, недостатков конструкции, неидеальных внешних условий постепенно удаляются от реальности и порождают мощные диспропорции. И если эти диспропорции не отрегулировать, то «пузырь» лопается.
Говорить о судьбе евро и еврозоны, наверное, правильно в тесной связи с судьбой ЕС. Намечающийся процесс политической дезинтеграции в Европе тесно связан с происходящим на финансовых рынках. Финансовый кризис, долговые проблемы стран породили серьезные политические и социальные процессы, которые, в свою очередь, оказывают давление на финансовую систему. Это замкнутый круг, который приведет к краху, и его нужно пытаться разорвать.
Как реальность необходимо уже воспринимать определенное политическое «полевение», происходящее в ключевых европейских странах. В Греции в результате майских парламентских выборов побеждает леворадикальная СИРИЗА во главе с Алексисом Ципросом, которая выступает против соблюдения договоренностей по бюджетной жесткой экономии как условия получения новых займов от ЕС. Да, с первого раза сформировать радикальное правительство не удалось, но в июне нас ждут досрочные перевыборы – нельзя исключать, что жесткая позиция понравится грекам и левые радикалы получат еще больше голосов.
Во Франции на президентских выборах Николя Саркози потерпел поражение от социалиста Франсуа Олланда. Это означает конец политического тандема «Меркози», который отстаивал жесткие меры бюджетной экономии в странах ЕС и был «оплотом» для евро. Для самой Ангелы Меркель в мае прозвучал тревожный сигнал перед федеральными выборами в следующем году. В крупнейшей земле Северном Рейне-Вестфалии победила Социал-демократическая партия Германии во главе с Ханнелоре Крафт. Ее уже называют главной соперницей Меркель в предстоящей борьбе за высший пост. Все это может смягчить нынешнего «железного канцлера» в подходах к мерам жесткой экономии.
То есть политической воли отстаивать статус-кво и нынешние меры скоро станет еще меньше. Приведет ли это к пересмотру Маастрихтских соглашений, достигнутых 20 лет назад, – это тема для отдельной дискуссии. Но экономические и финансовые правила и подходы можно и нужно срочно начинать менять уже сейчас. Во-первых, должен быть создан механизм добровольного выхода (или принудительного вывода) стран из зоны евро. Удержание Греции в зоне евро вряд ли исключит ее резкое «полевение», наоборот, окажет влияние на страны-доноры, ту же Германию. Выход Греции систему евро не разрушит, даже наоборот, по моему мнению, может оздоровить единую европейскую валюту. То есть распада в этом сценарии не произойдет, что не исключено в сценарии попыток «купить время», а значит, сохранения нынешней ситуации.
Евро нужен Европе, но это не самоцель, а скорее средство. Это хороший балансир в условиях огромных экономических диспропорций. А дисбалансы – это еще одна причина проблем, груз которых ложится и на страны-лидеры. Срочно нужна модернизация мер выхода из экономического кризиса. Есть разные пути. Это нынешняя жесткая бюджетная экономия, реструктуризация и наращивание долга, возможные инфляционные меры по увеличению ликвидности путем количественного смягчения. Но это тупиковые сценарии, реальным выходом может стать обновление фокуса на экономический рост. Нужно пересматривать «берлинские соглашения» и создавать меры для стимулирования этого роста. В этом контексте интересными представляются, например, предложения под условным названием брюссельской «повестки роста» (Brussels growth agenda). Там среди мер предлагается, например, выделение 10 млрд евро на программу стимулирования развития малого и среднего бизнеса, выпуск европейских инфраструктурных проектных облигаций, вложение 200 млрд евро инвестиций в новую энергетику и высокие технологии и т.п. Нужно искать и пути прямого стимулирования потребительского спроса. Будем ждать решений и принятия нового «плана Маршалла» от ближайшего июньского саммита ЕС.